Профессор. Нет, этого, собственно, я не слыхал.
Сахатов (профессору). Но все-таки и вы допускаете возможность таких явлений?
Профессор. Каких явлений?
Сахатов. Ну, вообще, спиритических, медиумических, вообще сверхъестественных явлений.
Профессор. Дело в том, что мы называем сверхъестественным? Когда не живой человек, а кусок камня притянул к себе гвоздь, то каким показалось это явление для наблюдателей: естественным или сверхъестественным?
Сахатов. Да, конечно; но только такие явления, как притяжение магнита, постоянно повторяются.
Профессор. То же самое и здесь. Явление повторяется, и мы его подвергаем исследованию. Мало того, мы подводим исследуемые явления под общие другим явлениям законы. Явления ведь кажутся сверхъестественными только потому, что причины явлений приписываются самому медиуму. Но ведь это неверно. Явления производимы не медиумом, но духовной энергией через медиума; а это разница большая. Все дело — в законе эквивалентности.
Сахатов. Да, конечно, но…
Те же и Таня (входит и становится за портьеру).
Леонид Федорович. Одно только знайте, что как с Юмом и с Капчичем, так и теперь с этим медиумом вперед ни на что рассчитывать нельзя. Может быть неудача, а может быть и полная материализация.
Сахатов. Даже и материализация? Какая же может быть материализация?
Леонид Федорович. А такая, что придет умерший человек: отец ваш, дед, возьмет вас за руку, даст вам что-нибудь; или кто-нибудь вдруг подымется на воздух как прошлый раз у нас с Алексеем Владимировичем.
Профессор. Конечно, конечно. Но главное дело — в объяснении явлений и подведении их под общие законы.
Те же и толстая барыня.
Толстая барыня. Анна Павловна мне позволила пройти к вам.
Леонид Федорович. Милости просим!
Толстая барыня. Но как, однако, Гросман устал. Он не мог чашки держать. Вы заметили, как он побледнел (к профессору) в ту минуту, как приблизился? Я сейчас же заметила, я первая сказала Анне Павловне.
Профессор. Несомненно, трата жизненной энергии.
Толстая барыня. Вот и я говорю, что этим злоупотреблять нельзя. Как же, гипнотизатор внушил одной моей знакомой, Верочке Коншиной, — да вы ее знаете, — чтоб она перестала курить, а у ней спина заболела.
Профессор (хочет начать говорить). Измерение температуры и пульс очевидно показывают…
Толстая барыня. Я сию минуту, позвольте. Я ей и говорю: уж лучше курить, но не страдать так нервами. Разумеется, что курить вредно, и я бы желала отвыкнуть, но, что хотите, не могу. Я раз две недели не курила, а потом не выдержала.
Профессор (опять делает попытку говорить). Показывают несомненно…
Толстая барыня. Да нет, позвольте! Я в двух словах. Вы говорите, что трата сил? И я хотела сказать, что когда я ездила на почтовых… Дороги тогда были ужасные, вы этого не помните, а я замечала, и, как хотите, наша нервность вся от железных дорог. Я, например, в дороге спать не могу, — хоть убейте, а не засну.
Профессор (опять начинает, но толстая барыня не дает ему говорить). Трата сил…
Сахатов (улыбаясь). Да, да.
Леонид Федорович звонит.
Толстая барыня. Я одну, другую, третью ночь не буду спать, а все-таки не засну.
Те же и Григорий.
Леонид Федорович. Скажите, пожалуйста, Федору приготовить все для сеанса и позовите Семена сюда — буфетного мужика, Семена, слышите?
Григорий. Слушаю-с! (Уходит.)
Леонид Федорович, профессор, толстая барыня и Таня (спрятанная).
Профессор (к Сахатову). Измерение температуры и пульс показали трату жизненной энергии. То же будет и при медиумических проявлениях. Закон сохранения энергии…
Толстая барыня. Да, да. Я только еще хотела сказать, что я очень рада, что простой мужик оказался медиум. Это прекрасно. Я всегда говорила, что славянофилы…
Леонид Федорович. Пойдемте пока в гостиную.
Толстая барыня. Позвольте, я в двух словах… Славянофилы правы, но я всегда говорила своему мужу, что ни в чем не надо преувеличивать. Золотая середина, знаете. А то как же утверждать, что в народе все хорошо, когда я сама видела…
Леонид Федорович. Не угодно ли в гостиную?
Толстая барыня. Вот такой мальчик и уж пьет. Я его сейчас же разбранила. И он благодарен был потом. Они — дети, а детям, я всегда говорила, нужна и любовь и строгость.
Все уходят, разговаривая.
Таня (одна выходит из-за двери).
Таня. Ах, удалось бы только! (Завязывает нитки.)
Таня и Бетси (входит поспешно).
Бетси. Папá нет тут? (Вглядываясь в Таню.) Ты что тут?
Таня. А я так, Лизавета Леонидовна, взошла, хотела… так вошла… (Смущается.)
Бетси. Да ведь тут сеанс сейчас будет? (Замечает, Таня собирает нитки, пристально смотрит на нее и вдруг заливается хохотом.) Таня! это ведь ты все делаешь? Да уж не отпирайся. И тот раз ты? Ведь ты, ты?
Таня. Лизавета Леонидовна, голубушка!
Бетси (в восторге). Ах, как это хорошо! Вот не ожидала! Зачем же ты это делала?
Таня. Барышня, милая, да вы не выдайте!
Бетси. Да нет, ни за что. Я ужасно рада! Да как же ты делаешь?
Таня. Да так и делаю: спрячусь, а потом, как потушат, вылезу и делаю.
Бетси (показывая на нитку). А это зачем? Да, не говори, понимаю, задеваешь…