Аким (разгорячись). Да это что ж? Это, тае, значит, скверность. Это мужики, тае, делают так, мужики и то, значит, за грех, тае, почитают. Это, тае, не по закону, не по закону, значит. Скверность это. Как же ученые-то, тае…
Митрич. Это, брат, у них самое любезное дело. А ты помни. Вот кто поглупей, али баба, да не может сам деньги в дело произвесть, он и несет в банку, а они, в рот им ситного пирога с горохом, цапают да этими денежками и облупляют народ-то. Штука умственная!
Аким (вздыхая). Эх, посмотрю я, тае, и без денег, тае, горе, а с деньгами, тае, вдвое. Как же так. Бог трудиться велел. А ты, значит, тае, положил в банку деньги, да и спи, а деньги тебя, значит, тае, поваля кормить будут. Скверность это, значит, не по закону это.
Митрич. Не по закону? Это, брат, нынче не разбирают. А как еще околузывают-то дочиста. То-то и дело-то.
Аким (вздыхает). Да уж, видно, время, тае, подходит. Тоже сортиры, значит, тае, посмотрел я в городу. Как дошли то есть. Выглажено, выглажено, значит, нарядно. Как трактир исделано. А ни к чему. Всё ни к чему. Ох, бога забыли. Забыли, значит. Забыли, забыли мы бога-то, бога-то. Спасибо, родная, сыт, доволен.
Вылезают из-за стола; Митрич лезет на печь.
Анисья (убирает посуду и ест). Хоть бы отец усовестил, да и сказывать-то стыдно.
Аким. Чего?
Анисья. Так, про себя.
Те же и Анютка. Анютка входит.
Аким. А! умница. Все хлопочешь! Перезябла, я чай?
Анютка. И то озябла страсть. Здорово, дедушка.
Анисья. Ну, что? Тама?
Анютка. Нету. Только Андриян там из города, сказывал, видел их еще в городу, в трактире. Батя, говорит, пьяный-распьяный.
Анисья. Есть хочешь, что ли? На вот.
Анютка (идет к печи). Уж и холодно же. И руки зашлись.
Аким разувается. Анисья перемывает ложки.
Анисья. Батюшка!
Аким. Чего скажешь?
Анисья. Что ж, Маришка-то хорошо живет?
Аким. Ничаво. Живет. Бабочка, тае, умная, смирная, живет, значит, тае, старается. Ничаво. Бабочка, значит, истовая, и всё, тае, старательная и, тае, покорлива, Бабочка, значит, ничаво, значит.
Анисья. А что, сказывали, с вашей деревни, Маринкиному мужу родня, нашу Акулину сватать хотели. Что, не слыхать?
Аким. Это Мироновы? Болтали бабы чтой-то. Да невдомек, значит. Притаманно, значит, не знаю, тае. Старухи что-то сказывали. Да не памятлив я, не памятлив, значит. А что ж, Мироновы, тае, мужики, значит, тае, ничего.
Анисья. Уж не чаю, как просватать бы поскорее.
Аким. А что?
Анютка (прислушивается). Приехали.
Те же и Никита. (Входит Никита пьяный с мешком и узлом под мышкой и с покупками в бумаге, отворяет дверь и останавливается.)
Анисья. Ну, не замай их. (Продолжает мыть ложки и не поворачивает головы, когда отворяется дверь.)
Никита. Анисья, жена! Кто приехал?
Анисья взглядывает и отворачивается. Молчит.
Никита (грозно). Кто приехал? Аль забыла?
Анисья. Будет форсить-то. Иди.
Никита (еще грознее). Кто приехал?
Анисья (подходит к нему и берет за руку). Ну, муж приехал. Иди в избу-то.
Никита (упирается). То-то, муж. А как звать мужа-то? Говори правильно.
Анисья. Да ну тебя — Микитой.
Никита. То-то! Невежа — по отчеству говори.
Анисья. Акимыч. Ну!
Никита (всё в дверях). То-то. Нет, ты скажи, фамилия как?
Анисья (смеется и тянет за руку). Чиликин. Эка надулся!
Никита. То-то. (Удерживается за косяк.) Нет, ты скажи, какой ногой Чиликин в избу ступает?
Анисья. Ну, буде — настудишь.
Никита. Говори, какой ногой ступает? Обязательно сказать должна.
Анисья (про себя). Надоест теперь. Ну, левой. Иди, что ль.
Никита. То-то.
Анисья. Ты глянь-ка, в избе-то кто.
Никита. Родитель? Что ж, я родителем не гнушаюсь. Родителю могу уважение исделать. Здорово, батюшка. (Кланяется ему и подает руку.) Наше вам почтение.
Аким (не отвечая). Вино-то, вино-то, значит, что делает. Скверность!
Никита. Вино? Что выпил? Это окончательно виноват, выпил с приятелем, проздравил.
Анисья. Иди ложись, что ль.
Никита. Жена, где я стою, говори.
Анисья. Ну, ладно, иди ложись.
Никита. Я еще самовар с родителем пить буду. Ставь самовар. Акулина, иди, что ль.
Те же и Акулина.
Акулина (нарядная, идет с покупками. К Никите). Ты что ж все расшвырял. Пряжа-то где?
Никита. Пряжа? Пряжа там. Эй, Митрич! Где ты там? Заснул? Иди лошадь убери.
Аким. (не видит Акулины и глядит на сына). Что делает-то! Старик, значит, тае, уморился, значит, молотил, а он, тае, надулся. Лошадь убери. Тьфу! Скверность!
Митрич. (слезает с печи, обувает валенки). О господи милослевый! На дворе лошадь-то, что ль? Уморил, я чай. Ишь, дуй его горой, налакался как. Доверху. О господи! Микола-угодник. (Надевает шубу и идет на двор.)
Никита. (садится). Ты меня, батюшка, прости. Выпил, это точно, ну, что ж делать? И курица пьет. Так, что ль? А ты меня прости. Что ж, Митрич — он не обижается, он уберет.
Анисья. Вправду ставить самовар-то?
Никита. Ставь. Родитель пришел, я с ним говорить хочу, чай пить буду. (К Акулине.) Покупку-то всю вынесла?
Акулина. Покупку? Свое взяла, а то в санях. Вот это на, не моя. (Кидает на стол сверток и убирает в сундук покупку. Анютка смотрит, как Акулина укладывает; Аким не глядит на сына и убирает онучи и лапти на печь.)