Петр (шепотом Елизару). Говори: сто гривен.
Елизар. Сто гривен.
Подходят два египтянина.
1-й египтянин (к покупателю). Для чего торгуете?
2-й покупатель. Мне в черную работу надо. А этот и писать и считать умеет, а такие на тяжелый труд ненадежны.
1-й египтянин. А мне такого и нужно. По нашей торговле дорогими каменьями нужно не тяжелую работу, а чистоту, расчетливость и верность.
Петр. Хозяин, возьми меня, будешь доволен. Буду служить, как сын отцу родному.
1-й египтянин. Ты мне нравишься, (К Елизару.) Какая цена?
Елизар. Сто гривен.
1-й египтянин. Получи деньги.
Елизар (плачет). Не могу.
Петр (обнимает Елизара). Прощай. Отдай же деньги, как я сказал тебе.
Елизар. Все сделаю, только бы душа твоя была покойна. Прощай, дорогой хозяин.
Петр. Молчи. (Уходит с египтянином.)
Елизар один плачет.
Занавес
Действие происходит в Египте. Немой привратник пропускает врача и купца в двери и объясняет знаками, что хозяин сейчас придет. Уходит.
Врач. Должно быть, он говорит, что хозяин дома, и просит нас войти. Пойдем.
Купец. Да я знаю, что они гостеприимные люди.
Входит 1-й египтянин.
1-й египтянин (обращаясь к купцу). Радуюсь видеть вас у себя. Милости просим. Вы, должно быть, устали от дороги и не откажетесь вкусить моей хлеба-соли.
Купец. Благодарю. Мы и друг мой врач из далекой Сирии приехали по делам торговли в ваш город и очень рады посетить вас.
Египтянин (хлопает в ладоши и зовет). Мефодий! (К гостям.) Прошу садиться.
Входит Петр в одежде прислуживающего раба и, увидев врача, пугается и отворачивается.
Петр. Что прикажет хозяин?
Египтянин. Принеси дорогим гостям хлеба, вина и винограду. Гости с твоей стороны. Ты не знаешь их?
Петр. Нет, я не знаю. (Уходит.)
Врач (к хозяину). А ты был когда-нибудь в нашем городе?
Египтянин. Был восемь лет тому назад. В то самое время, как купил того самого раба, которого вы сейчас видели.
Врач. Да это было в то самое время, как в нашем городе случилось то необыкновенное дело, которого никто не может понять до сих пор.
Египтянин. Какое же это было необыкновенное дело?
Врач. А это было то, что один из самых богатых людей нашего города, Петр Хлебник, обладавший огромными садами и землями и бывший самым скупым человеком в стране, вдруг поверил христианскому закону и роздал все, что мог раздать, а так как не мог всего раздать, то, как рассказывают, сам себя продал в рабство, цену за себя отдал нищим и исчез неизвестно куда.
Купец. Жена его до сих нор повсюду рассылает людей, чтобы найти его, но никто не знает, где он и что он.
Египтянин. Какая удивительная история. Каких он был лет и какого вида?
В это время входит Петр, неся кувшин с вином и плоды.
Врач. Ему было уже лет под пятьдесят и из себя был роста среднего, скорее худой, чем толстый, подобие рабу этому.
Петр закрывает себе лицо и поспешно уходит. Какое славное лицо у этого раба.
Египтянин. Он не раб, а золото. С тех пор, как он у меня, все дела мои процветают. Я много раз отдавал ему свободу, но он не хочет брать ее. Он раб, но один из самых лучших людей, которых я знал когда-либо. Мефодий, пойди сюда.
Входит Петр.
Врач (к кущу). Посмотри, он, право, похож на Петра Хлебника.
Петр бежит к дверям.
Петр. Немой, отопри.
Дверь отворяется, Петр убегает. Немой входит и говорит.
Немой. Это был святой, я видел, когда он вышел в ворота, как сияние окружило его, и он исчез.
Египтянин. Чудо, немой заговорил.
Купец и врач. Это он, это он, он скрылся, чтобы люди не восхваляли его.
Занавес
Драматические замыслы возникают у Толстого еще в 1850-е годы. До того как вышла из печати его первая пьеса «Власть тьмы» (1887), заявившая о рождении новой драмы, Толстой накапливал и развивал элементы драматического в прозе. Работая над первой частью трилогии «Детство», он заметил: «Весь роман похож на драму». Исследователи давно обратили внимание на использование писателем драматургических принципов в создании характеров и в композиции романов и рассказов. Б. М. Эйхенбаум находил, что движение сюжета у Толстого происходит «без особого вмешательства авторского «я», как бы силою самой жизненной и исторической логики и правды. Тут-то в этом построении, в этой динамике, в этом «лабиринте сцеплений» (…) и сказывается драматическая основа «Войны и мира». П. П. Громов доказывает, что в «Детстве» таится «некий сильно драматический элемент».
Существенно для Толстого как будущего драматурга и то, что «обнаружение «коренного» в человеке «он обставляет наиболее серьезными катастрофическими обстоятельствами». Самые основные принципы толстовского творчества несли в себе элементы будущих драм. Знаменитая «диалектика души», как определил Н. Г. Чернышевский зерно творческого метода Толстого, таила пружину драматического действия. Одновременное сосуществование в герое противоречивых начал, непрекращающаяся борьба этих начал — все это предпосылки подлинного драматизма.
Но театр как искусство условное часто казался Толстому грубой имитацией жизни. Не случайно в его романах тема театра нередко становится синонимом фальши, говорит ли писатель о сценическом зрелище или о том, как герои разыгрывают в жизни принятые на себя роли.