Любочка (тихо). Ах, только о себе!..
Венеровский. Что?
Любочка. Ничего… Говорите.
Венеровский. Вы этим не пугайтесь, моя миленькая: это преходящее ощущение. Выходящие из мрака думают в первые минуты, что свет неприятен, он режет. Но это ощущение, присущее всякой резкой перемене. Вы не пугайтесь, а, напротив, с корнем вырвите эту слабость. Отчего вам скучно? Вам и в тарантасе кажется непокойно, и девушки у вас нет, и чашки вот, вам кажутся нечисты… Это все апатия помещичья. А подумайте о том, что перед вами вся жизнь свободы, перед вами человек, который для вас, для ваших великолепных глазок, сделал все уступки пошлости, какие мог, которые…
Любочка. Вы все только себя хвалите…
Венеровский. Я хвалю то, что заслуживает похвалы, порицаю то, что заслуживает порицания, а во мне или в вас хорошее или дурное, это мне все равно. Так называемая скромность есть одно из тех суеверий, которые держатся невежеством и глупостью; вот ваша родительница говорит про себя: я глупа. Ну, ей это хорошо, хе, хе!
Любочка. Оставьте меня, мне скучно.
Венеровский. Ну, я помолчу, почитаю. У вас пройдет. Может быть, это желчный пузырек не выпустил свою жидкость. Это пройдет, на это есть физические средства. Вот я никогда не буду сердиться на вас. Что бы вы ни совершили, я только буду искать, — найду причину и постараюсь устранить ее. Я помолчу, а вы выпейте водицы. (Ложится на диван, берет книгу из сумки и читает.)
Любочка (встает и подходит к двери, спрашивает в дверь). Есть у вас кто-нибудь женщина? можно войти?
Голос из-за двери: «Милости просим». Любочка уходит. Слышен колокольчик, голоса.
Венеровский, Катерина Матвеевна, Твердынский, Петруша, потом смотритель, староста.
Голос старосты (за сценой): «Нету лошадей, сказывают».
Катерина Матвеевна за сценой: «Позвольте, позвольте, вы говорите, что нет лошадей.
Так почему же это называется: почтовая станция? Ведь станция для лошадей, так или нет?»
Все входят, Петруша икает.
Староста. Сказывают, все в разгоне, вот уж сидят двое, дожидаются.
Венеровский, заметив пришедших, уходит незамеченный.
Катерина Матвеевна. Позвольте, вы не отвечаете на мой вопрос? В силу чего вы отказываете людям, которые имеют одинаковые права с каждым генералом?
Петруша. Иг!.. Поймите… иг!.. что мы в Петербург едем… иг!.. Ведь мы не дальние… иг!.. Прибышевка наша… иг!.. Вы дайте лошадей, а то… иг!.. очень скверно с вашей стороны… иг!..
Староста. Вот я смотрителя пошлю. (Хочет уйти.)
Твердынский (удерживая его). Почтенный поселянин! как я могу заключить из ваших речей, вы желаете произвесть коммерческую операцию, но мы не желаем поспешествовать оной.
Староста. Будет баловаться-то, барин, ну вас к богу…
Входит смотритель.
Катерина Матвеевна. Позвольте попросить лошадей для нас. Мы имеем полное право и одинаковое с каждой чиновной особой. Вот мой вид, — как это называется… Уж нынче прошло то время, когда уважаем только генералов, а презираем ученое сословие, студентов.
Смотритель. Третий час, нет ни одной лошади, — извольте книгу посмотреть, а для нас все равны. И я нынешний век так же понимаю, как и всякий.
Петруша (к Катерине Матвеевне). Нет, позвольте мне… иг!.. я убежу… я умею… (К смотрителю.) Вы посудите… иг… когда ж мы в Петербург приедем?.. иг!.. коли на каждой станции… иг!.. Ведь нам очень нужно… иг!.. очень, вы дайте… вы сочтите, сколько станет!
Твердынский (старосте). Автомедону, иначе извозчику, велите принести чемоданчик и белый хлеб. Вы сочтите, сколько… бутылочка там есть… а лошадей позвольте.
Катерина Матвеевна. Позвольте, я вам докажу. В нынешнем веке, кажется, можно бы понимать, что женщина имеет те же права.
Смотритель. Да вот не угодно ли вам книгу?
Петруша (Катерине Матвеевне). Не мешай… иг!.. Я ему докажу… иг!.. Ведь мы в ко… иг!.. муну…
Смотритель. Да куда угодно, для меня это совершенно все равно…
Твердынский (берет книгу). В сей книжице изображено, якобы поручик Степанов был огорчен задержкою, так как он поспешал по делу.
Катерина Матвеевна. Я буду жаловаться.
Смотритель. Да извольте, сударыня. Нет лошадей, вот и все.
Катерина Матвеевна. Какое еще, однако, непонимание обязанностей и негуманность.
Твердынский. Позвольте, я изображу в сей книжице всю горесть нашего душевного состояния и изложу человекоубийственность нравов смотрителей почтовых станций.
Петруша. Нет, дайте я… и у меня мысль пришла… иг!..
Смотритель (отнимает книгу). Что вы, господа, в самом деле, пересмеиваете-то! Не хуже вас. Писать, так пишите, только надо в своем виде быть.
Твердынский. Итак, Катерина Матвеевна, презренная преграда затормозила наше течение к светилу прогресса. Гражданин сей в гневе, оставим его.
Петруша. Иг… иг… иг!..
Твердынский над ним смеется.
Твердынский. Я говорил, что вы много отведали целительной венгерской влаги.
Петруша. Что-с?.. иг!.. нет ничего смешного… иг!.. Напротив… Я вам не позволю смеяться… иг!..
Твердынский. Что за мальчишество обижаться всем.
Петруша. Вы сами мальчишка… иг!.. Я свободный… иг!.. человек, иг!.. Я сам сказал… Я… иг!.. еду в коммуну…
Твердынский. Спите, Прибышев-младший, это будет лучше.
Петруша. Я выразил убеждение, что вы мальчишка… иг!.. а не я. Вы не признаете… иг!.. свободы личности, иг!.. вот вам… Я глупо сделал только, что выпил это вино… иг!.. и от него мне дурно… иг!.. а то бы я вам высказал… иг!.. иг!.. такие убеждения, что вы бы удивились очень… иг!.. Я спать хочу. (Садится и засыпает.) (Сквозь сон.) Преграда… иг!.. инди… ви… ду… иг!.. иг!..