Том 11. Драматические произведения 1864-1910 гг - Страница 121

К оглавлению

121

Иван Михайлович. В чем поехали?

Марья Васильевна. Как же без девушки? Дуняша здесь. О, боже мой!

Иван Михайлович. В чем поехали? Режь меня! на! пей мою кровь!..

Николаев. В повозке в рогожной. Я сам видел…

Иван Михайлович. Николаев!.. Смотри…

Николаев. Что мне смотреть? Тебе смотреть надо было, за кого дочь отдаешь…

Иван Михайлович. Петруша там был?..

1-ый гость. Что ж это?

2-ой гость. Должно быть, обидели его чем-нибудь?

3-ий гость. Нет. Говорят, все дали до свадьбы.

1-ый гость. Сумасшедший, верно. Поверьте, что сумасшедший.

2-ой гость. Одно удивительно: как она согласилась.

3-ий гость. В руки забрал.

1-ый гость. Это урок хороший Ивану Михайловичу.

2-ой гость. Все гордость.

Иван Михайлович. [1 неразобр. ] Петрушка там был? Эй, Сашка! —

Марья Васильевна. Jean, ради бога!..

Иван Михайлович. Убирайся!..

Лакей (входит). Чего изволите?

Иван Михайлович. Где Петр Иванович?

Лакей. Не могу знать…

Иван Михайлович. Я тебя выучу знать! Чтоб был мне Петр Иванович сию минуту, слышишь, разбойник? (Вдруг озлобляется.) Я те посмеюсь надо мной!

Лакей бежит.

2-ой лакей (входя с письмами). Петр Иванович уехали с Катериной Матвевной и со студентом, приказали подать прямо вам.

Иван Михайлович. Что? (Берет письма.) Куда уехали? Когда уехали?

2-ой лакей. Не могу знать-с. Сказывали, что в Петербург.

1-ый гость. Вот удивительно-то!

2-ой гость. Да, беда одна не ходит.

Николаев. Вот тебе и новые идеи… доюродствовался.

Иван Михайлович (распечатывая письмо). Господа, мне слишком тяжело. Пожалейте меня! Я знаю, что я виноват. Скрывать нечего… Я не могу читать… Читайте хоть вы. (Пробегает письмо и передает шаферу.) Читайте… Постойте, эй! (Лакею.) Четверню серых в коляску! Да скажи Фильке-кучеру, что коли через минуту не будет подана, я у него ни одного зуба во рту не оставлю. Все выбью. Вот при народе говорю, а там суди меня бог и великий государь! Нет, прошло ваше время! Ну, читайте.

Шафер (читает письмо). «Господин Прибышев!»

Иван Михайлович. Это от кого?

Шафер. Катерины Матвеевны.

Иван Михайлович. Хорошо, и с этой дурищей разочтемся. Читайте.

Шафер (читает). «Хотя невызревшие социальные тенденции, проявлявшиеся рельефнее в последнее время в вашей личности, и давали нам чувствовать, что вы начинали колебать покои тупого самодовольства ультраконсервативной и скажу больше — ультраретроградной среды, в которой вы вращались, и давали нам надежды на резкий поворот ваших тенденций к новому учению. Но торжество мысли не есть еще торжество дела. Скажу просто: неизмеримая высота, отделяющая нас от вашей семьи, давала себя субъективно чувствовать с адскою силой. Последние события в вашей среде выкинули наружу весь устой невежества, порчи и закоснелости, таившийся в ней. Мы были насильственно сгруппированы и потому не могли слиться. Мы все стояли особняком. Я решилась возвратиться в Петербург, под то знамя, которое ближе моим задушевным убеждениям, под знамя нового учения о женщине. Так как в сознании вашем был заметен поворот на честную дорогу, — я предполагаю, что вам интересно знать успехи нашей деятельности на пользу общего дела, имеющего характер вполне реалистический. Некоторые передовые личности и честные характеры делают опыт свободного сожительства мужчин и женщин на новых своеобразных основах. Учреждение это получило название коммуны. Я делаюсь членом ее».

Николаев. Ну, брат, — учреждение это давно известно и называется просто… (Говорит на ухо.)

Иван Михайлович. Читайте… Много еще?

Шафер. Нет, вот сейчас. (Читает.) «Живя в коммуне среди соответствующей мне среды, я буду принимать участие в литературных органах и посильно проводить идеи века как теоретически, так и в конкрете. Я буду свободна и независима. Прощайте, Прибышев. Я ни в чем не упрекаю вас. Я знаю, что грязь среды должна была отразиться и на вас; о Марье Васильевне я не говорю; вы должны были быть тем, что вы есть. Но помните одно: есть светлые личности, не подчиняющиеся ударам века, и на них-то вы должны, ежели хотите не утерять достоинства человека, на эти личности вы должны взирать с умилением и уважением. Я буду искренна — я не уважаю вас, но не отвергаю абсолютно в вас человеческих тенденций. Я выше упреков!»

Иван Михайлович. Все? Погоди ж!

Шафер. Нет… Post Scriptum: «Прошу продать мою землю и полагаю, что не дешевле пятидесяти рублей за десятину; надеюсь на вашу честность, — и в самом скором времени прислать мне две тысячи триста рублей серебром. Из доходов же прошу прислать мне сто пятьдесят рублей с следующей почтой».

Иван Михайлович. Отлично! Забрала уж двести, а со всего имения получается сто пятьдесят. Уж проберу ж я тебя, матушка! Ну, другое: от студента, верно. Читайте.

Николаев. Она бешеная! Ее на цепь надо. А ты все учение ее хвалишь.

Шафер. «Иван Михайлович! Я у вас забрал вперед тридцать два рубля. Я их не могу отдать теперь. Но ежели вы не бесчестный господин, то не будете иметь подлость обвинять меня. Я вам пришлю деньги, как скоро собьюсь. У богатых людей всегда привычка презирать бедных. В вашем доме это производилось слишком нагло. Я еду с Катериной Матвеевной. Вы об ней думайте как хотите, а я считаю ее за высокую личность. Впрочем, мое почтенье».

Иван Михайлович. Вот — коротко и ясно. Готовы ли лошади? Всю четверню задушу, а догоню и потешусь по крайней мере.

121