Том 11. Драматические произведения 1864-1910 гг - Страница 106

106

Иван Михайлович. Да что ж это, уж не денег ли вам нужно? Я всегда готов по средствам моим…

Венеровский. Нет! Ведь я знаю, вы меня не любите, да что делать! Ведь в нас сила. С нами надо посчитаться.

Иван Михайлович. Да что ж наконец, я, кажется, догадываюсь… но это такое дело, в котором…

Венеровский. Ну, а догадываетесь, так дочь дайте мне свою, вот что! Только как можно, пожалуйста, попроще.

Иван Михайлович (торжественно). Предложение ваше, Анатолий Дмитриевич, мне приятно. Я был об вас всегда самого лучшего мнения. И теперешний поступок ваш подтверждает все хорошее. Вы поступили, как истинно честный человек. Вы ездили в дом не без цели, не компрометировали девушку; и потом вы, как истинно благородный человек, не позволили себе смущать девушку, а обратились прежде к отцу. Это высоко благородная черта.

Венеровский. Ну, по нашим убеждениям, это иначе немножко, хе, хе. Я уж говорил с Любовью Ивановной. Она, хе, хе! хочет.

Иван Михайлович. Гм… Да… вы знаете… ну да, я согласен…

Венеровский. Согласие Марьи Васильевны, я полагаю… Хе, хе… ну да. Однако только… Вы знаете, я чудак по-вашему, хе, хе! Мне бы неприятны были все эти поздравления, сплетни… Как бы поменьше людей видеть, которых я презираю. Поэтому оставьте все это втайне до времени; все эти церемонии ведь глупы.

Иван Михайлович. Хорошо, я понимаю. Теперь, будущий мой зятюшка…

Венеровский. Иван Михайлович! Я все Анатолий Дмитриевич, а вы — Иван Михайлович; а то — что за зять и тесть! Это ни к чему не ведет и мне неприятно, и, главное, глупо.

Иван Михайлович. Оно так, да… Ну, теперь еще я считаю нужным объяснить вам о состоянии Любочки. Мы небогаты, но…

Венеровский. Вот уж удружили… Что мне в состоянии? Ее состояние — ее состояние; есть у нее, тем лучше. Кажется, кто хоть немножко понимает людей, может видеть мою деятельность и по ней судить обо мне. Я вам скажу, что мне нужно. Моя цель одна. Девица эта — хорошая натура, в ней есть задатки хорошие. Я не влюблен в нее. Я этих глупостей не знаю. В ней есть задатки, но она неразвита, очень неразвита. Я желаю одного: поднять ее уровень до нашего, и тогда я скажу: я еще сделал дело, и желал бы, чтобы никто мне в этом не мешал. Это я вперед вам говорю. Вам может это казаться странным, но мы люди новые, и что вам странно и трудно, нам просто. Так не говорите никому до первого августа, и дело обделается прекрасно. (Жмет руку.)

Иван Михайлович крепко и долго жмет руку.

Иван Михайлович. Я все понимаю, все понимаю. Позвольте вас обнять.

Венеровский. Нет, уж пожалуйста, оставьте. Мне будет неприятно. Прощайте! (Венеровский уходит.)

Иван Михайлович. Благороднейший человек. Это так. Вот он, новый-то век! Но все-таки странно как-то, пока не привык. Но слава богу, слава богу!

Занавес опускается

Действие второе

Сцена первая

Действующие в первой сцене

Иван Михайлович Прибышев .

Катерина Матвеевна Дудкина .

Анатолий Дмитриевич Венеровский .

[Сергей Петрович] Беклешов , товарищ Венеровского по университету.

Лакей .

Явление первое

Театр представляет холостую беспорядочную комнату на квартире Венеровского.

Венеровский (один с своим портретом в руках). Жениться! Страшно, глупо связать себя навеки с неразвитой и развращенной по среде женщиной. Страшно утратить собственную чистоту и силу в постоянных столкновениях с ничтожеством и грязью — а приятно. Многое приятно. Обеспеченность жизни… потом сама, как женщина… не вредна. Службу можно бросить. Литературный труд… Да главное — очень приятна. Великолепно это все. Великолепная женщина!.. И, однако, она поцеловала меня не без удовольствия. Даже с увлечением огромным. И я испытал такое ощущенье, как будто я не ожидал. Да я и не ожидал. Отчего ж не ожидал? Странно, в каком заблуждении я был насчет себя. До какой степени, однако, я не понимал самого себя. (Смотрит в зеркало.) Да, хорошее лицо, замечательная наружность. Очень, очень даже хорошее. Да, то, что называют приятный мужчина; очень привлекательный и замечательной наружности человек. А как сам-то не знаешь себя! И смешно вспомнить, с каким страхом я приступал к ней. Было чего бояться, хе, хе! Я думал прежде, что наружность моя не очень привлекательна, и старался утешить себя. Ну, думаю себе, я не так привлекателен, как другие, но зато умен, потому что кого ж я знаю умнее себя? Кто ж так тонко, легко и глубоко понимает вещи? Ну, думаю себе, я не хорош, не могу равняться с этими красавцами, вот что по улицам на рысаках скачут, но зато, думаю себе, ум огромный, сила характера, чистота либерального характера, честность… Все это за глаза вознаграждает. Это все я утешал себя. Думаю себе: я не умею обходиться в гостиных, не умею болтать по-французски, как другие, и завидно мне бывало салонным господам. Ну, да думаю, зато я образован, как никто… да я и не знаю никого с этим всесторонним и глубоким образованием. Есть ли наука, в которой я не чувствовал бы в себе силы сделать открытия — филология, история, — а естественные науки? Все мне знакомо. А дарованья… И думаю себе: вот разделяет судьба — одним, как мне, ум, талант, образование, силу, другим — пошлые дары: красоту, ловкость, любезность. И вдруг, что же оказывается? Оказывается, что природа не разделила, а совокупила все, да все в одном человеке. И все от того, что в Петербурге я и не имел случая испытать свою силу над женщинами… этого разбора. А вот оно здесь. В самом лучшем дворянском кругу, и в самом пошлом, где видят только внешность. Потому что не могла же Люба понять сущность моих достоинств… В этом кругу две женщины в меня влюбля-ют-ся. Да, влюбляются. (Самодовольно.) Да, должно быть, я очень нехорош и неловок… Как не знаешь-то себя, смешно вспомнить! (Смотрит в зеркало.) Да, очень хорошо… А в соединении с этой нравственной высотой, которая все-таки ими чувствуется, как они ни низко стоят, оказывается, что таких людей мало. Может быть, и нет совсем. (Хмурится. Смотрит в зеркало.) Какое глубокое, спокойное, проницательное выражение! Да, трудно устоять. Я понимаю это. Что значит, однако, сильная натура. Всегда ценишь себя ниже стоимости, не так как всякая дрянь, воображающая себя бог знает чем. А выходит, что нет человека более счастливо одаренного и вместе с тем менее ценящего свои достоинства. Да… Это ясно.

106